Shengeli, Georgii Arkadievich

Родился в семье адвоката, рано осиротел. После смерти родителей жил вместе с сестрой у бабушки в Керчи. Получал образование в Керченской Александровской гимназии. Уже с третьего класса подрабатывал репетиторством.  В 1914 году поступил на юридический факультет Московского университета, но перевелся в Харьковский университет (1914—1918). 

С 1909 года сотрудничал с рядом керченских изданий, где занимался хроникой, фельетонами. Стихи писал с 1912 года, однако первый поэтический сборник Шенгели вышел только в 1914 году («Розы с кладбища: Поэзы»). В 1910-е гг. был близок к футуризму, более всего — к И. Северянину. К концу 1910-х гг. занял более консервативную литературную позицию, ориентированную на традиции Парнаса и опыт литературной неоклассики, где «сохранился культ точного слова», а «географическая и историческая экзотика сменилась стилистической — культом Пушкина и различными степенями подражаний ему» (Гаспаров М. Л. Антиномичность поэтики русского модернизма. — 1997. — С. 455). В 1920-е гг. писал, преимущественно, драматические поэмы («Нечаев: Драматическая поэма», «Броненосец „Потемкин“» и др.). Всего за жизнь выпустил 17 книг стихов. Также занимался преподаванием и художественным переводом. В 1925—1927 годах занимал пост председателя Всероссийского союза поэтов.

Помимо этого, также занимался культуртрегерской работой, публиковал руководства для начинающих писателей («Практическое стиховедение», «Как писать стихи, статьи, стихи и рассказы»). В связи с этими публикациями активно полемизировал с В. В. Маяковским («Маяковский во весь рост»). В этой полемике выступал как критик активных стиховых новаций. С середины 1930-х гг. оригинальной лирики не публиковал, занимался переводческим и организационным трудом. Как редактор в Гослитиздате давал возможность авторам, лишенным возможности публиковаться с оригинальными произведениями, работать в сфере художественного перевода (В. В. Державин, М. С. Петровых, М. В. Талов и др.). Поддерживал также и молодых поэтов-переводчиков. Впоследствии А. А. Тарковский вспоминал о Шенгели: «Он стал моим учителем во всем, что касалось стихотворчества. Прежде всего, он обучал меня современности» (Тарковский А. А. Мой Шенгели. — 1991. — С. 185).

Переводил с французского (Вольтер, В. Гюго, Ш. Бодлер, Ж. М. Эредиа, П. Верлен, М. Роллина), немецкого (Г. Гейне), эстонского (И. Барбарус), украинского (Л. Украинка) и др. языков. Осуществил перевод, почти что, всего поэтического наследия Д. Байрона и Э. Верхарна. Общий объем переведенного Шенгели превышает 140 тысяч строк. В переводческом стиле Шенгели исследователи отмечали «тенденцию к освоению, к глубокой переработке подлинника», а «ощущение чуждости и тяжести» его произведений объясняли желанием переводчика «передать иностранность оригинала», стремлением «уложить весь смысл оригинала в стихотворную форму перевода» (Азов А. Г. Поверженные буквалисты: Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы. — 2013. — С. 92—93). И что, впрочем, советские исследователи, напротив, подвергали критике: «Перевод Г. Шенгели, будучи формально точным, — мертв… <…> Г. Шенгели нарушил здесь два закона языка: закон сочетаемости слов… и закон стилистического отбора» (Эткинд Е. Г. О поэтической верности. — 1963. — С. 123). Также указывалось, что Шенгели «едва ли не раньше всех понял, что вскоре единственным относительно благополучным способом существования… станет художественный перевод» (Перельмутер В. Г. Живущий на маяке (над архивом Георгия Шенгели). — 1990. — С. 71); осознал перевод как единственную возможность оставаться творчески активным в условиях официальной цензуры.

В 1950-е гг. Шенгели, в рамках кампании по борьбе с «буквалистами», подвергся критике со стороны переводчика И. А. Кашкина за осуществленный им перевод «Дон-Жуана» Байрона: «…в переводческом методе Шенгели сказываются пережитки идеалистической эстетики: пренебрежение к смыслу, естественному звучанию, даже грамматике русского языка…» (Кашкин И. А. Традиция и эпигонство. — 1977. — С. 425). Другие критики, тем не менее, также неодобрительно высказывались по поводу этой переводческой работы Шенгели: «Оценивая перевод Г. Шенгели, нельзя не сказать, что он представляет собой… зарифмованный в виде октав весьма точный подстрочник» (Эткинд Е. Г. Поэзия и перевод. — 1963. — С. 221). Кампания значительно ухудшила положение Шенгели в советском литературном поле.

Как стиховед интересовался, прежде всего, взаимосвязью стихотворных форм и общеязыковых законов. Исследовал «объективные условия построения поэтической речи» и то, как «эти условия вступают в сложное взаимодействие с субъективными устремлениями творческой мысли» (Шенгели Г. А. Техника стиха. — 1960. — С. 8). Критики в связи со стиховедческими работами Шенгели отмечали: «У Шенгели явно стремление разорвать догматическую цепь школьной метрики и осознать явления стиха как явления живой речи… <…> Однако… правильность утверждений скорее объясняется интуицией автора, чем его положительными знаниями» (Томашевский Б. В. [Рец.:] Георгий Шенгели. Трактат о русском стихе. — 2008. — С. 323). Впоследствии другие критики писали, что «поэтом Шенгели был по самоощущению, переводчиком — по житейским обстоятельствам, ученым — по призванию» (Гаспаров М. Л. Георгий Шенгели, ученый поэт. — 1997).

Скончался в середине 1950-х гг. Впоследствии переводы Шенгели, как и его стиховедческие работы, неоднакратно переиздавались.